Маяковский в. в. - Я сразу смазал карту будня. .. "

 Каким тонким и чувствующим сердцем надо обладать, чтоб остановиться у лошади, поскользнувшейся на зимнем подъеме Кузнецкого, и заплакать вместе с животным! Какой наблюдательностью надо обладать, чтоб в свечении звезд увидеть горящие жемчужины, а скрипку уподобить собственной невесте! Или 'сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб'!
    Маяковский не вошел в поэзию, а ворвался, как смерч. Необычно, талантливо, решительно и гордо. Себя он назвал 'транжиром бесценных слов', а обывателей — обжорами, способными лишь 'на бабочку поэтиного сердца взгромоздиться, в калошах и без калош'.
    Он выходил на площадь, и, на страх этим обывателям, у него 'изо рта шевелит ногами непрожеванный крик'. И уже тогда, в раннем творчестве и трудном признании, поэт остро реагировал на международные события:
    По черным улицам белые матери
    Судорожно простерлись, как по гробу глазет.
     Вплакались в орущих о побитом неприятеле:
    'Ах, закройте, закройте глаза газет!'
    Даже любовь в лирике Маяковского принимает своеобразную форму. То она 'по морям, играя, носится', как 'с миноносцем миноносица', то изливается глобально: 'Земля! Дай поцелую твою лысеющую голову...', то поэт вдруг ошарашивает сентенцией: 'я люблю смотреть, как умирают дети'.
    Конечно, во всем этом просматриваются юношеский максимализм, влияние Хлебникова, Бурлкжа, но поиск себя в новых стилистических формах всего заметнее.
    Чуть позже, в знаменитой поэме 'Облако в штанах' лирика Маяковского обретет полноту, не потеряв оригинальности.
    Вошла ты, резкая, как 'нате!',
    Муча перчатки замш,
    Сказала:
    'Знаете -
    я выхожу замуж'.
    Что ж, выходите.
    Ничего.
    Подкреплюсь.
    Видите — спокоен как!
    Как пульс
    покойника.
    Нестандартные абзацы, со временем превратившиеся в знаменитую лесенку, большое количество неологизмов, превращение привычных слов в нестандартные, скрытый юмор, часто переходящий в сарказм, — это далеко не полный перечень новаторства поэзии Маяковского. В лирике он оставался верен этим приемам. Даже в такой социальной поэме, как 'Хорошо', он не удерживал свою лирическую фантазию. '...В деревнях — крестьяне. // Бороды веники. // Сидят папаши. // Каждый хитр. //Землю попашет, // попишет стихи”; 'Лишь лежа в такую вот гололедь, // зубами вместе роляскав — // поймешь, нельзя на людей жалеть // ни одеяло, ни ласку'; 'Если я чего написал, // если чего сказал — // тому виной глаза-небеса, // любимой моей глаза'; 'Не домой, не на суп, // а к любимой в гости, // две морковки несу // за зеленый хвостик...'
    Мало поэтов, которые умели совместить реальность разрухи, социальную и революционную страсть с нежной лирикой любовного признания:
    Я
    много дарил
    конфет да букетов,
    Но больше
    всех
    дорогих даров
    Я помню
    морковь драгоценную эту И полполена
    березовых дров.
    И конечно, поэт не был бы самим собой, если бы после описания этого голода и холода не добавил:
     Мне
    легче, чем всем, — я
    Маяковский. Сижу
    и ем
    кусок конский...
    Поэты способны предчувствовать, предугадывать. Молодой Маяковский предугадал самого себя, свое творчество, сказав: 'Я сразу смазал карту будня...' Действительно, в его творчестве есть все, что угодно, кроме обыденности. Возможно, потому, что он умел играть 'ноктюрн на флейте водосточных труб'...